[albatrossbird]

Название: Blut und Ruhm
Размер: 1310 слов
Пейринг/Персонажи: Чжан Синьцзе/Ань Вэньи
Категория: слэш
Жанр: фентези!AU
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Нельзя убежать от прошлого, если сам к нему возвращаешься
Примечание: относительный кроссовер с Vassalord

рискнуть и прочитать

Когда-то давно, еще до массового развития информационных технологий, большого бума на интернет, онлайн-общение и Славы, Синьцзе жил в Цюрихе.
После войны, отравившей его страну, изменившей ее до неузнаваемости, после того, как Гоминьдан, словно яд, проник повсюду, уродуя и корежа его родину - у Синьцзе не осталось желания жить в Китае. Не осталось сил любить когда-то благородную и гордую страну, тогда захлебнувшуюся красным - кровью и речевками.
Он сбежал из Циндао в Куньмин — многие бежали, немецко-японская оккупация никому не давалась легко. Это было чудовищно, но люди бросали все и как могли, покидали сгоревший остов прежней жизни.

Потом он сбежал в Цюрих.
Послевоенный город, выживший после бомбежек, возрождался фениксом на теле израненной, но не павшей Швейцарии. И Синьцзе открыл чайную лавку, раскрасив прилавок в красный и золотой, пусть оно и выглядело стереотипно и пошло. Европейцы смотрели на него косо, кто-то с любопытством, кто-то с неприязнью, большинство - со страхом. Все боялись после войны, да, радовались, старались дышать полной грудью — но после боев, после стольких лет боли и ужаса, люди вновь ожидали несчастий. Синьцзе их понимал, хотя давно уже перестал быть человеком.
Его обратили при последнем императоре, когда государство Цин еще существовало. Тот день уже стерся из его памяти, словно его и не было. Словно ему всегда приходилось притворяться смертным, следовать определенным правилам, подчиняться собственным жестким рамкам.

И вот теперь он вновь был здесь, в 21 веке ничто не напоминало тот послевоенный Цюрих. И все же… и все же для него это был город воспоминаний и ошибок.
Часы на башне собора святого Петра пробили пять утра, улицы поглощал густой туман, в воздухе витал призрачный запах дождя, а затылок покалывало как перед грозой. Синьцзе всегда остро чувствовал такие моменты.
Интересно, что бы сказал его… создатель, узнав о карьере Синьцзе в киберспорте? Укорил за риск раскрыться? Указал на бесчестность, на превосходство над рефлексами и навыками обычных людей? Он всегда учил его не выделяться, с того самого момента, как обратил его, умирающего от голода и лихорадки. А Синьцзе нарушил одно из важнейших его правил. Хотя нужно сказать, что он специально выбрал играть клериком — здесь не нужен был тот чудовищный APM что выдал Е Сю в финальном матче чемпионата Китая. А был ли Е Сю вообще человеком? Синьцзе ощутимо передернуло. Если лидер и не был смертным, то точно был либо злым божеством или демоном.

— А вы как всегда предпочитаете ранние прогулки, господин Чжан, — из тумана соткалась фигура Ань Вэньи. В своем белом свитере, белых же джинсах и с осветленными волосами он казался призраком далекого прошлого. Синьцзе хотелось дотронуться и ощутить ток крови под его кожей, понять, наваждение это, или же нет. Немецкий Вэньи звучал так, будто ему давно не приходилось на нем говорить, или же он не желал этого.
— Тебя здесь быть не должно, — пальцы подрагивали, хотя голос оставался спокойным.
— Взял справку в больнице, для всех я болею, а староста прикроет. — Вэньи пожал плечами.
Он выглядел как и всегда очень юным и очень серьезным. За стеклами очков нельзя было понять выражение глаз. Эту особенность он тоже перенял у Синьцзе, он многое перенимал, даже до того, как Синьцзе даровал ему это проклятое бессмертие.

Они познакомились у собора святого Петра. Синьцзе шел с бумажным пакетом покупок в руках, когда в него врезался ребенок, на вид лет десяти в одежде церковного послушника. Тогда его больше удивил традиционный поклон, чем внешность ребенка — чистокровного азиата — в церковных одеждах. Уже потом, много позже, когда в его чайную лавку стала заглядывать мать мальчика, он узнал имя и историю. Госпожа Ань бежала с сыном в Цюрих и, как многие беженцы, нашла приют в церкви. Им повезло — пастор был милостив, а юный Вэньи уже в свои двенадцать, все же Синьцзе слегка ошибся возрастом, лет быстро запоминал короткие молитвы и свод церковных правил.

Иногда он с горькой иронией думал, мог бы Вэньи считать его своим другом и в чем-то наставником — узнай кем именно являлся добрый господин Чжан на самом деле. Позволила бы ему это вера, учение и убеждения?

— Что ты здесь делаешь, Вэньи? — легкие разрывал не выпущенный на волю вздох. В этом месте было слишком много воспоминаний.
— Поддержать сборную и старшего Е, конечно же, — Вэньи улыбался, и глаза его тоже улыбались. — А, ну и еще своего бога. Я же клерик, как-никак.

Рот свело от желания сцеловать эту улыбку, оттянуть ворот свитера, прикоснуться к тонкой коже губами, почувствовать биение жизни и испить ее. Вэньи подошел к нему, словно понял это. Он мог понять. Ему легко удавалось читать порывы Синьцзе.

— Помните, — сказал он совершенно неожиданно. — Вы тогда спросили: пожалею ли я о принятом решении, если в будущем произойдет что-то, что убьет во мне желание улыбаться.
— Да, — во рту стояла горечь, как и в то солнечное утро, когда он опоздал и нашел Вэньи умирающим в какой-то подворотне. Кровью пахло одуряюще, как сейчас сыростью.
— И я не жалел, ни разу с того дня. А вы все равно сбежали.
— Вэньи, на самом деле, этот вопрос я задавал себе, — ответить как-то точнее, полнее, не удалось. Человек, родившийся и воспитанный в прошлой эпохе, когда любое проявление чувств — бестактность, он не любил и не умел говорить о своих переживаниях.

Синьцзе прислонился к стене, еще больше пытаясь укутаться в туман и тени. Тогда он спрашивал себя — будет ли Вэньи ненавидеть его? Презирать? Пусть не сразу. Когда придет время хоронить мать и друзей. Когда он поймет, что такой образ жизни — кровососущей твари — порицается его верой. Синьцзе лишил Вэньи человеческого будущего: счастья создать семью, завести детей, увидеть внуков. Он переживет всех тех, кого он встречал в своей жизни, кого любил. Сам Синьцзе себя презирал и боялся за это решение, но больше... больше его пугало другое чувство — желание обладать и быть всегда вместе. А под этой неподвижной скалой из презрения и желания скрывался страх потерять Вэньи. Его живую улыбку и умение читать в сердце с такой же легкостью, с какой он запоминал псалмы.

После обращения Вэньи хоть и ушел из церкви, поступив в университет, но молиться не перестал. В квартире, что они снимали, всегда было много свечей.

Они расстались, когда Вэньи похоронил мать, умершую от старости и долгой болезни. Тогда он только начал понимать свою судьбу, и ожидавшее его будущее. Синьцзе не мог смотреть, не мог даже представить, как однажды он проснется, пройдет на небольшую кухню и за ранним завтраком увидит на лице своего воспитанника, друга, любимейшего существа на свете — не улыбку, но хмурое, разочарованное выражение лица. Синьцзе тогда собрал вещи и вернулся в Китай. Со стороны это не было похоже на бегство — Вэньи долго наблюдал за ним, и, как всегда, что-то понял для себя. Отпустил. Сказал, что Синьцзе подзадержался на одном месте, люди могут что-то заподозрить. Сам он бросить учебу не мог и не хотел. Пообещал найти позже. Синьцзе было больно, но в то же время он был благодарен.

Вэньи не нашел его ни через пять лет. Ни через десять.

Не то, чтобы Синьцзе был на виду.

Он не думал, что увидит Вэньи больше, чем через полвека, наблюдая за матчем новой команды Е Сю. Сначала он думал — показалось, но не переставал раз за разом перематывать запись матча на момент, когда соперники пожимали друг другу руки. Затем он искал в поиске профайлы команды “Счастье”.

Это был Вэньи, на фотографии: бледная кожа, неразличимый взгляд за стеклами очков, осветленные до русого волосы и бледно-голубой кардиган. Он так не походил на себя из прошлого, и все же это был он.

Синьцзе не дрожал, когда Тирания заходила в клуб Счастья, не дрожал, когда был матч. Он не мог спать уже после этих встреч. Он выходил за собственные рамки.

— Помнится, вы обещали мне быть рядом, — Вэньи коснулся его кисти и легко, словно хрупкое стекло, сжал пальцы. — Думается мне, за все эти годы ваш долг накопился с процентами.

Это все влияние Е Сю и его чудовищной бесстыжей натуры. Этот злой бог научил его мальчика не только молиться.

— И что же ты попросишь первым? — он сжал пальцы Вэньи в ответ, они, словно под имя его аватара, были прохладными. Они стояли так близко друг к другу, что Синьцзе мог пить его дыхание.

— Blut und Ruhm, — перед тем, как Вэньи наконец потянулся за поцелуем, в его глазах отразилось утреннее солнце Цюриха.