Иногда я спрашиваю себя: ВААААЙ? ПОРКЕ? Почему я вдруг стала любить все эти азиатские рожи и если вдруг кто тут намекнет на расизм получит с ноги. Не понятно и таинственно. Магея не иначе.
А еще, будучи на заре (рассвете?) эксофандома, когда все только начиналось тут должна заиграть музыка Машины Времени И ТОТ КТО НЕ СТРУСИЛ И ВЕСЕЛ НЕ БРОСИЛ ТОТ ЗЕМЛЮ СВОЮ НАЙДЕТ, мне Тао казался офигеть каким суровым пацаном. Ага. как же. ВОТ КАК ЭТУ ПРИНЦЕССУ МОЖНО НАЗВАТЬ ЭЭЭЭ крч вы меня поняли.
Название: The all nights of spring Автор: Птица Ёж ( Svadilfary ) Персонажи: Ким Вонщик, Чон Тэгун, Ча Хагён Рейтинг: R Жанр: фэнтези, повседневность, юмор, романтика Предупреждения: AU Размер: Мини Посвящение: для Мугивара Размещение: НИКУДА Саммари: Друзья считали, что Вонщику тотально не повезло. Вонщику достался Тэгун. Примечания: вселенная не моя, виксы не мои (а жаль), крч, автор неудачник мудон канон частично взят из одного фф по SH BBC НЕ ОМЕГАВЕРС!!! КТО ЕГО УПОМЯНЕТ В КОММЕНТАРИЯХ НА ТОГО ПАДЕТ АНАЛЬНАЯ КАРА
Night 1Ему снились облака, похожие на туман, или туман, очень похожий на облака. Он брел среди них, мокрый до последней нитки в своем темно-синем свитере и отчаянно что-то искал, точнее, кого-то, да только вспомнить не удавалось кого именно. Но ему этот человек был очень важен, чрезвычайно важен. Сон напоминал личный Сайлент Хилл.
Никто не знал, когда в человеке могли бы проснуться ментальные способности, бывало так, что маленькие дети, не подростки даже, спокойно читали мысли окружающих. В пожилом возрасте способность проникать в разум другого человека тоже просыпалась, но зачастую оказывалась фатальной для носителей гена «чтеца», мозг попросту не выдерживал нагрузки, происходившей при перестройке организма. Но чаще всего телепатами люди становились в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет.
Выдержка из «Истории менталистов».
Ким Вонщик надеялся, что его ген все же проснется до двадцати пяти лет. Он ни капли не сомневался, что способности у него будут: сын двух телепатов, он знал о пробуждении абсолютно все и готовился к нему чуть ли не с рождения. Хотя, конечно, он немного боялся, что его ментальным партнером окажется совсем неподходящий человек. Обычно, ментальными партнерами становились любимые люди/лучшие друзья/члены семьи. Эта связь была чем-то похоже на дрифт из фильма Гильермо дель Торо про гигантских роботов и чудовищ из разлома в океане, за исключением того, что связь была постоянная и не нуждалась в помощи специальных приспособлений. А так же ментальная связка была навсегда, и мало кто при потере партнера мог прожить долго и счастливо. Повторно нашедших новую ментальную связь, вообще были единицы. И, в общем, Вонщик очень волновался, особенно после того, как ему стукнуло девятнадцать, а способность так и не просыпалась. Лучший друг, чтоб ему неладно было, все смеялся, что Вонщику достанется какой-нибудь страшный мужик, или неказистая девчонка, а то и вовсе их преподаватель по дискретной математике. Вонщик обещал Хагёну, что как только станет телепатом, то заставит мерзавца неделю воображать себя девочкой и ходить в бантиках и плиссированной юбочке. Гад смеялся, и говорил, что обязательно еще и чулки надевать будет, лифчик, размера третьего и, что бы это ни значило, просил не строить из себя профессора Чарльза Френсиса Ксавье. «Цвет глаз у тебя совсем не тот»
Но больше пророческих высказываний Хагёна, он боялся стать одиночкой, пережить агонию перенастройки организма самому, без помощи кого-то родного, близкого. Одиночек не особо любили, у тех, кто в одиночестве переживал такую гигантскую нагрузку на психику и мозг, что-то необратимо менялось в душе. Такие люди были по-своему особенными, другими, чужими можно сказать. Таким в их университете был Чон Тэгун, и Вонщик совсем не хотел стать таким же, как и он. Изгоем.
Под босыми ногами гладкой склизкой дорогой стелился гравий, человек скользил, почти падая, но все же сохраняя равновесие, двигался судорожно, спеша все сильнее, чувство тревоги нарастало. Ему казалось, что он здесь целую вечность ищет непонятно кого. Чувство неправильного одиночества разрасталось в груди, давило на ребра, грозясь прогнуть их, порвать белой костью мышцы и тонкую кожу. Кем бы ни был этот таинственный кто-то, человек без него чувствовал себя усеченным, как если бы здоровому ампутировали руку. В этом белом мире ничего нельзя было увидеть. Даже голоса своего он не слышал, но продолжал идти по скользкому гравию.
Чон Тэгун был из тех людей, которых побаивались, но активно обсуждали, создавая ворох сплетен. Вонщик не верил и в половину из этих баек, но старшекурсника сторонился, впрочем, тому было на это как-то наплевать, ему, скорее всего, вообще на всех было плевать. Тэгун мало на кого обращал внимание, а если кто-то все же задевал интересы этого парня, то он смотрел так, что в пору самому удавиться, а не ожидать мучительной смерти. Даже Хагён предпочитал не шутить по поводу Тэгуна, а это о чем-то, да говорило. Но когда Вонщик слышал шепотки, похожие на шелест листвы, которые непременно преследовали этого ненормального, то ему становилось противно, от самого себя, от людей. И вроде бы не ты сам делаешь нечто неправильное, а стыдно, почему-то, все равно, до алеющих щек стыдно. Вонщик старался не смотреть на высокую фигуру в синем свитере и джинсах, а лишь смеялся громко и чуть наигранно над шутками и беспрерывным потоком слов Хагёна. У него весь день болела голова, и Вонщик уже выпил две таблетки ибупрофена, но сидеть в душной аудитории становилось все более невыносимо с каждой минутой. Вонщику казалось, что его мозг плавится. Сочувственные взгляды лучшего друга явно не обладали целительными свойствами.
И все-таки этот урод изменяет мне. Я и ему и сучке этой глаза выцарапаю…
Завалил сдачу проекта, мама меня убьет.
Боже мой, он тааааакой красавчик….
Новая коллекция, надо будет на неделе сходить купить те клеевые джинсы, надеюсь предки не убьют за растрату денег на месяц.
Что-то он вообще хреново выглядит, неужели началось. Идиот совсем что ли, зачем тогда в универ приперся. ДОЛБОЕБА КУСОК ВАЛИ ДОМОЙ.
Вонщик удивленно уставился на Хагёна, тот никогда не обладал ментальными способностями, но отменной интуицией отличался. Сейчас же во взгляде друга большими буквами читалось, что он сам убьет Вонщика, если тот в ближайшее время не сообразит, что настало время валить. Он хватает сумку, судорожно кидает в не тетрадь с лекциями, чудом не забывает телефон и, под возмущенные окрики лектора и улюлюкание студентов, выбегает из аудитории. Найти и набрать номер отца удается не с первого раза. Чужие мысли похожи на пауков в банке, они своими уродливыми лапками-щупальцами рвут мозг на части так же, как и гудки без ответа в динамике. Отец, скорее всего, занят, а матери звонить бесполезно, она сейчас на борту самолета и ответить не сможет. Страх пропитывает его, как крем бисквитные коржи, Вонщик размякает, расплывается, голова болит все сильнее. Когда на лестниц он запинается о свою ногу (какая глупость и неловкость, как новорожденный теленок) и врезается в чужую, обтянутую мягким свитером, грудь, в глазах темнеет. Он видит пред собой темные, наполненные до краев удивлением на пополам с раздражением, бездны зрачков. В ушах звенит. Вонщик проваливается в склизкое, похожее на кисель, забвение.
Ментальная связь возникает при наличии крепких эмоциональных связей, будь то любовь эротическая или дружеская. Так же, путем возникновения связи может стать больше психологическое или эмоциональное потрясение. Бывали случаи, когда жертвы насилия становились ментальными партнерами своих насильников, такие случаи, позже, в психологии были названы Стокгольмским синдромом телепатов. Зачастую, катализатором ментальной связи становится страх. Процесс формирования связи очень хрупок и нестабилен, рекомендуется не тревожить ментальную двойку в столь важный для них момент. Самыми крепкими связями являются связи родственные, а так же между любовниками. После создания связи, она преобразовывается и стабилизируется еще несколько месяцев и сопровождается нестабильным психическим состоянием, чувством эйфории, злости, а так же депрессий. Ментальное партнерство, образованное случайно и не преднамеренно, гораздо слабее и для его стабилизации уходит больше времени.
Цитата из статьи о психологии ментальной связи
Большая мясорубка прокручивала его мозг вместе с мыслями. Один нож вставили у правого виска и за ручку медленно проворачивали по часовой стрелке. Второй нож был у левого виска и нашинковал остатки нервных волокон в однородную массу. Кожа плавилась, глаза горели, а во рту была если не пустыня Сахара, то самая настоящая пустошь. Вонщик иногда приходил в себя из этого странного бреда. Он видел свое мутное отражение в натяжном потолке, чувствовал прохладу мокрого полотенца на голове, а потом снова падал в жаркие объятия лихорадки. Казалось – это никогда не закончится. А чужие сухие руки, что обтирали его тело ледяной водой, подносили к губам стакан с лекарством, а иногда массировали виски – лишь часть этого кошмара. Но где-то, в самой глубине сознания, была мысль – он не один, о нем заботятся, он варится в адском котле в одиночестве. Его агония – лишь половина, ее разделил другой человек. И в редкие минуты просветления, Вонщик благодарил судьбу, что та его не оставила одиноким и беспомощным. Когда адские костры инквизиции перестали сжигать его тело, первое, что увидел Вонщик – циферблат электронных часов.
5:30 утра 3 ноября. Он провалялся в лихорадке почти четыре дня. Второе, он скорее почувствовал где-то в своей голове, словно бы облегченный вздох, хотя конкретных мыслей не было. Либо все люди разом разучились думать, либо кто-то умело держал за него блок, не давай превратить мозги в кашу. Вонщик пошевелился и с удивлением обнаружил, что вполне может двигаться. Откинув одеяло, он смутился – из одежды на нем были только трусы, в остальном лишь голое тело. Источник непонятных ощущений обнаружился на светлой и чистой, практически стерильной, кухне. Вонщику захотелось заорать и выпрыгнуть в окно. Эту спину он бы узнал при всем нежелании знакомиться с ее обладателем, который, судя по всему, вышел попить воды. На нем были серые домашние штаны и такая же серая майка, черные всклоченные волосы торчали во все стороны, а под бледной кожей перекатывались мускулы. Вонщик бы сбежал, если бы Чон Тэгун не посмотрел на него своими космическими темными глазами, и не отчетливо произнес прямо в его голове:
- Ты чересчур громкий.
Мысли бились в голове бабочками о прозрачные стенки банки. Вонщик судорожно соображал, где ему достать одежду и как быстрее отсюда смыться. Тэгун поморщился, его мысленная истерика Вонщика явно не радовала, но он продолжать молчать. Самым странным было то, что мыслей его, Вонщик не слышал, хотя, судя по всему, сам Тэгун читал его как открытую книгу. Это возмущало и пугало еще сильнее.
- Ты никуда не пойдешь особенно в таком состоянии. Твои родители в курсе. Советую обратно лечь спать и не мельтешить.
Это была сама длинная речь, что приходилось слышать Вонщику от Тэгуна, особенно, если учесть, что слышал он его вообще впервые.
Урод. - Подумал Вонщик, и мстительно улыбнулся, когда Тэгун вновь поморщился. Судя по всему, хозяином этой квартиры был Тэгун, и спал он сейчас на диване, что нисколько не волновало Вонщика. Спать, на пропитанных потом простынях, было невозможно, и он ворочался, пытаясь минимизировать соприкосновение тела с противно липнувшей тканью. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Осознание, что теперь он связан с Тэгуном на веки вечные напоминало свербящую зубную боль. Нет, Вонщик знал, что будучи ментальными партнерами, люди вполне могли заводить собственные семьи, но все равно было страшно и непонятно. Да и не такого он ожидал от мироздания.
Ты не мог бы перестать так громко думать. Лучше, перестань думать вообще.
Вонщик мысленно начал вспоминать последний хит Джи Ди. Или ему показалось, или в стену только что врезалась подушка. Он улыбнулся и сосредоточился на мелодии, играющей в голове сильнее.
Преимущество учебы во вторую смену было в том, что легко можно было выспаться. Что не помешало Вонщику и Тэгуну проспать. Вонщик проснулся от пинка под зад, из-за которого он слетел с кровати.
Собирайся быстрее мы опаздываем.
Чертов Чон Тэгун чтоб ему провалиться.
Свою одежду он нашел выстиранной и поглаженной на офисном стуле, как заботливо со стороны Тэгуна, надо же. Собирались они молча, при чем, в этот раз Тэгун по-видимому решил, что огораживать разум Вонщика от чужих мыслей не нужно, хотя свой собственный он так и не открыл. Вонщик лишь шипел от какофонии чужого эфира в голове, но лишь со смирением выпил предложенную таблетку обезболивающего. В университет они ехали вместе, но Тэгун никак не показывал какой-то особой привязанности, как будто они случайно встретились в метро. Лишь напоследок, когда им нужно было расходиться по своим этажам и аудиториям, Тэгун с какой-то иронией в мыслях (по ощущениям она напоминала лимон) передал ему, что если Вонщик попробует смыться, то его просто на просто закинут на плечо, как доисторическую женщину, и насильственно притащат обратно в пещеру, в смысле квартиру. Вонщик так же мысленно пожелал ему проваливать в ад. День обещал стать не днем Бэкхема. На лекцию по всемирной истории он проскользнул незамеченным и устало упал на стул рядом с Хагёном, который смотрел на него как на диковинное животное. Не иначе ожидал, что у Вонщика рога отрастут за эти три дня, или хвост. Его мыслей было столько же, как обычно слов, и все они отдавали любопытством и весельем, а еще сияли как блядская радуга. Вонщик с ужасом представлял, что будет испытывать, когда друг еще и заговорит. Вонщик стоически держал молчание, и пытался игнорировать ворох мыслей, что как жала пчел атаковали его бедный мозг.
Хэй, да ты отлично выглядишь, как с курорта.
Так кто этот человек, кто он или она?
Красивый, да? Нет? Да не… по любому страшный, ну вон как профессор Пак.
Вонщик, не молчи скотина такая. Вонщииииик. Вонщииииик.
Улицы укрыты грязными облаками, Пальцы закрывают мои глаза.
Сигарета в пальцах осыпалась пеплом, а едкий дым с привкусом яблока выжигал лёгкие. Кёнсу не помнил, когда курение ядовитой привычкой въелось под кожу, но бросить уже не мог, да и смысла в этом не было: сигареты помогали расслабиться, ощутить такое редкое спокойствие. Усталость и раздражение, накопленные за день, дымом уходили в небо, добавляя дыр в озоновом слое, делая воздух грязнее и приближая такой неотвратимый конец света. Кёнсу было наплевать: прекрати он курить, все равно ничем не улучшил бы экологическую ситуацию в мире; а что же до различных болезней, в нынешнее время даже человек без вредных привычек и с правильным образом жизни мог за месяц сгореть от какого-нибудь рака поджелудочной железы.
Небесный купол над ночным Сеулом был необычайно чистым. Звезд, правда, не увидеть, но люди давно привыкли не смотреть в небо, слишком часто оно опрокидывало мечтателей и любителей романтики на лопатки, ломало крылья и пережевывало своими острыми клыками. А потом еще оплавляло кислотными слезами дождя до такой степени, что нельзя было отличить людей друг от друга. Вот так и привыкли они все не смотреть в чужие лица, надевая смешные и грустные маски, скрывая живое и настоящее за кукольным равнодушием.
Кёнсу вновь затянулся и чуть не подавился дымом, когда тёплые ладони сжали его ребра, а чьи-то губы уткнулись в поцелуе в изгиб между шеей и плечом. Окурок полетел вниз и затерялся в пыли асфальта. Снова уборщики будут ругать нерадивую молодежь. Кёнсу, не оборачиваясь, сжал чужие ладони в своих.
- Ты чего не спишь?
Крис перестал покрывать поцелуями плечо, выглядывающее из-за выреза слишком большой для такого хрупкого тела рубашки, и в этот раз прикоснулся к уху, выдыхая.
- А ты?
Кёнсу предпочел не отвечать, только лишь помахал в воздухе пачкой сигарет, будто это все объясняло. Он спиной чувствовал, как Крис недовольно поджал губы.
- Кёнсу, тебе совсем не идет запах сигарет.
Это больше всего остального раздражало в Крисе. Подчеркнутая идеальность, репутация Мистера Совершенство, омраченная только легким налетом гомосексуализма. Легким, потому что Крис, вообще-то, был би.
- А какой идет? Я не девочка-школьница, которая красит губки фруктовым блеском, делает маникюр для своих идеальных хрупких пальчиков и носит воздушные кремовые платьица.
- Тебе необязательно курить, чтобы доказать собственную мужественность, – Крис вновь позволил себе совершенную глупость: обхватил ладонь Кёнсу и поцеловал тонкую кожу запястья, чрез которую проступала сеточка вен. – Но пальцы у тебя действительно изящные и хрупкие.
Кёнсу развернулся и несильно ударил своего парня в грудь, видно было, что тому совсем не больно – глубокий низкий смех вибрацией отдавал в сжатый кулак. Кёнсу не любил в свою сторону намеков на хрупкость, слабость или, что еще хуже, на мнимую женственность. Это даже не было комплексом, но все равно неприятным осадком оседало на кончике языка. Кёнсу не считал себя «милым», «забавным» и «сладким».
Он позволил Крису увести себя вглубь спальни и опрокинуть на кровать. Рубашка полетела на пол, а больше из одежды на Кёнсу ничего не было. То, что больше всего прочего Кёнсу любил в своем парне – уверенность. Крис умело и властно целовал его, оставлял засосы-укусы на шее там, где потом их можно было скрыть воротом водолазки, ласкал тонкую чувствительную кожу бедер, и брал его так, словно Кёнсу был полностью в его власти. Кёнсу обхватывал ногами талию Криса и утыкался тому в плечо, заглушая собственные стоны. Размеренные толчки наполняли тело истомой, делая возбуждение невыносимым. Кёнсу хотелось кричать, но он только сжимал зубы на чужом плече.
Иногда для него Криса было много, слишком идеальным тот был, даже во время секса, мастерски избегая всех неловких и забавных ситуаций. Крис подавлял его своим спокойствием. Но Кёнсу ни разу не жалел, что тот был его парнем.
Дыхание медленно восстанавливалось, а тело не желало выполнять никаких действий. Они лежали на разных сторонах кровати, избегая прикосновений. И это было нормально, Кёнсу не считал нужным всю ночь лежать и обниматься, а Крис с ним соглашался.
За окном все такое же грязное небо Сеула готовилось опрокинуть на город тысячи кислотных капель.
Едкий противный дождь, который и на полноценный и не походил, отдавал бензином, машинным топливом и еще чем-то химическим. Редкие прохожие, которым тоже повезло под него попасть, не будучи счастливыми владельцами собственного автомобиля, прятались от капель кто под чем мог: папки с документами, пакеты, пиджаки и другие предметы повседневного обихода, а кто-то, как Кёнсу, стоически шел по улице и не прятал голову, все равно бесполезно.
Конкретно сейчас Кёнсу шел и думал, что, наверное, он ненавидит Чондэ. Какой идиот забывает важные бумаги в офисе и укатывает отмечать приход выходных в бар на другой конец города, а потом звонит коллеге и со слезами в голосе просит привезти эти бумажки вотпрямщас. Судя по голосу, Ким Чондэ и был этим самым идиотом, причем, уже изрядно подвыпившим. Кёнсу утешал себя тем, что Чондэ был ему чуть ли не единственным другом, а еще, что за все добрые поступки ему воздатся где-то там на небесах.
В баре было накурено, шумно и не протолкнуться. Кёнсу с трудом отыскал столик Чондэ, за которым тот распивал вместе со своими приятелями уже которую порцию виски. Быстро впихнув другу нужные бумаги в портфель, Кёнсу отказался посидеть вместе и за компанию пропустить стаканчик-другой, чем огорчил Чондэ. Пробраться к выходу было намного сложнее, чем попасть вглубь помещения, и Кёнсу морщился от постоянных тычков под ребра. Уже потом, дома, он никак не мог понять, как вообще в этом людском месиве смог разглядеть парочку у барной стойки – возможно, рефлекторно уцепился взглядом за знакомую выжженную краской макушку и за идеальный разворот широких плеч. Или услышал такой знакомый, до зубовного скрежета, смех, который бы хотел никогда не знать и больше не слышать. Крис, этот Мистер Совершенство, который не переносил сигареты, дешевую выпивку и сомнительные компании, очевидно, весело проводил в компании с Бён «я считаю тебя ничтожеством» Бэкхёном. Кёнсу мог бы все подумать на странную дружбу, общих знакомых или на не Бог весть что, и просто по-тихому свалить из душного помещения, если бы не одно «но». Атмосфера между этими двумя была непозволительно интимной, а ладонь Криса на бедре Бэкхёна не оставляла никаких иллюзий на счет только дружеских отношений. Кёнсу не был истериком, и домашние драмы с битьем посуды и криками были не про него, но все же желание разобраться прямо здесь и сейчас пересиливало здравый смысл. Удивленное выражение лица Криса было ожидаемым, так же, как и едва заметное раздражение и нервность на глубине зрачков, а вот самоуверенная и наглая улыбка Бэкхёна выводила из себя.
- Ну, привет, Крис. Не думал, что вы с этим знакомы.
- Кёнсу…
Улыбка Бэкхёна стала отдавать чем-то плотоядным, и Кёнсу внутренне передернуло. Он не ненавидел своего… коллегу, но и назвать приятным каждое общение с ним не мог.
- А меня вы, До Кёнсу, поприветствовать не хотите?
Где-то внутри разгоралось, накатывало, как прилив, удушливое чувство ярости. Но Кёнсу умел себя сдерживать, научился за долгие годы работы в офисе, полном сплетен, интриг и подстав, поэтому лишь сдержано кивнул.
- Кёнсу, – кто бы мог подумать, что Крис не сможет выбраться из такой весьма компрометирующей ситуации. – Понимаешь…
- Да трахаемся мы, – Бэкхён закатил глаза. – Видишь ли, какое дело, твой парень немного устал от такого правильного и скучного тебя. А тут ему попался я, ну не забавно ли?
Вся эта ситуация была похожа на плохую комедию, один из глупых американских ситкомов, а Кёнсу был главным клоуном, который пляшет на граблях, поскальзывается на банановой кожуре и улетает в мусорный бак. Можно было обхохотаться.
- Крис, – Кёнсу взглянул на своего парня (поправка – на бывшего парня) и постарался выглядеть не совсем жалким. – Забери, пожалуйста, свои вещи завтра из квартиры. И еще, постарайся не попадаться мне на глаза.
Бэкхён смотрел на него, как на интересную зверушку – наверное, из Кёнсу был действительно плохой актер, раз тот расхохотался, картинно запрокидывая голову.
- Ты такой милый, Кёнсу-я. Правда. Такой хороший мальчик, не разводишь истерик. Правильный. И скучный. Теперь я понимаю, почему у тебя не складываются отношения. Да как тебя такого любить?
Кёнсу перевел взгляд со стремительно покидающего бар Криса на веселящегося коллегу. Возможно, если бы он не был тогда, два года назад, настолько очевидно влюблен в Бэкхёна, что тот решил повеселиться и прилюдно высмеять неловкого новенького на корпоративе перед всеми коллегами, то события разворачивались по-другому. Но прошлое не сотрешь, и если коллеги месяц его подкалывали, но потом все забыли, то вот Бэкхён почему-то ничего не забыл.
- Ты считаешь, что никто не способен полюбить меня?
- О, Кёнсу, неужели ты думаешь, что ты чем-то заметен? Или все еще надеешься, что я обращу на тебя свое внимание? Или может, когда ты спал с Крисом, то представлял, что это я, раз за разом вхожу в твое…
Голова Бэкёна дернулась, а глаза удивленно расширились. Кёнсу сжал ладонь в кулак. В баре резко стало тихо, а бармен замер со стаканом в руке. Через толпу пробиралась охрана.
- Ты ошибаешься.
- Мы еще посмотрим, – что радовало, пощечина, как растворитель, начисто стерла ухмылку с точеного лица. – Мы еще посмотрим, Кёнсу-я.
Улица встретила необъятной стеной ливня и промозглым ветром: за четверть часа, что Кёнсу находился в баре, погода окончательно решила испортиться. Ладонь жгло огнем, а в груди разворачивалась оглушающая пустота. Он достал сигареты и закурил; как ни странно, гнев прошел, а слез и истерик от него никто бы и не дождался.
Единственное, Кёнсу бы выкинул свои ароматизированные сигареты и купил какие-нибудь покрепче, но за неимением вокруг каких-либо магазинов, приходилось довольствоваться тем, что было. Не в бар же возвращаться.
Докурив, Кёнсу кинул окурок в урну и, приподняв повыше ворот пальто, направился в сторону ближайшей автобусной остановки.
Меня пытают любовью, меня пытают, Слёзы и вода с глаз домов стекают.
Вздох – как крест на чьей-то точке зрения, Выдох – перевоплощение. Трутся друг о друга два кремня, Внутренний настрой достиг точки кипения.
- Ох, черт! – кофе обжег пальцы, а пластиковый стаканчик ударился донышком о пол, расплескивая остатки «напитка богов» на синий офисный ковролин. – Вот дерьмо.
Кёнсу подул на обожженную ладонь, не обращая внимания на заливистый смех Чондэ. Понедельник не задался еще в субботу, когда Крис, якобы пришедший за вещами, попытался все объяснить и попробовать вернуть отношения. Ничего у него, конечно, не вышло. Кёнсу не был идеалистом и понимал, что не всегда в отношениях обходится без измен. Измен единичных, связанных с определенными обстоятельствами: алкогольное или наркотическое опьянение, какая-то блажь, результат ссоры или еще что-то. Но регулярные отношения с другим человеком Кёнсу считал не изменой даже – предательством, а такое простить было невозможно. По крайней мере, уж лучше бы Крис его сразу бросил, сразу после встречи с Бэкхёном. А теперь Кёнсу чувствовал себя так, словно его окунули с головой в грязное вонючее болото. Радовало, что у Криса было чувство собственно достоинства, и его попытки вернуть к себе расположение Кёнсу и последующая неудача обошлись без скандалов и истерик. Но всё равно, вся эта ситуация выматывала. В воскресенье Кёнсу проверял, не оставил ли бывший парень вещей в доме, мыл полы и прочие поверхности, сменил постельное белье, занавески на кухне, поставил на заставки в телефоне и ноутбуке запотевшее стекло с каплями дождя. В общем, старательно избавлялся ото всех следов присутствия Криса в своей жизни.
А теперь, в понедельник, когда не прошло и трех часов от начала работы, Кёнсу успел поругаться с начальником по поводу сроков сдачи месячного отчета, сломать старенький принтер и обжечь ладонь ежедневной утренней порцией кофе. В завершение всего – Бэкхён не пришел на работу из-за острого и внезапного нападения простуды на организм, и часть его обязанностей разделили между сотрудниками отдела. Кёнсу не улыбалось еще и весь день составлять каталог новых услуг их компании. Особенно если учесть, что отношения с фотошопом и паблишером у него были, мягко говоря, натянутые.
В итоге – Кёнсу уже около часа пялился в монитор с выражением полной обреченности на лице, а каталог был даже не начат. Предложение Чондэ об обмене заданиями он принял как манну небесную. С работы он ушел в гораздо более веселом настроении, чем рассчитывал. На улице лил все тот же дождь, и небо в сетке проводов выглядело мрачным и темным, и если бы не толпа людей, спешащих домой, можно было бы почувствовать себя как в каком-то малобюджетном ужастике. Кёнсу вздохнул. Еще один минус в расставании с Крисом – он лишился большого зонта-трости. Но тот принадлежал уже бывшему парню, и Кёнсу ничего не мог с этим поделать. Он, как и раньше, в пятницу, поднял ворот пальто до самого подбородка и… решительно врезался в какого-то незнакомца.
Над головой раскинулся купол голубого зонта с дельфинами, а в глазах промелькнуло что-то необыкновенно яркое и… радужное? Кёнсу уже готовился было встретиться затылком с асфальтом, но незнакомец подхватил его под локоть и помог удержать равновесие. Что ж, на счет чего-то радужного Кёнсу не ошибся – у парня все волосы были выжжены разного цвета краской, что ярко контрастировало с бледной кожей и необычной для корейца светлой радужкой глаз.
- Простите, – молодой человек смущенно кивнул, но почему-то остался на месте, продолжая прикрывать Кёнсу от дождя. – Будьте аккуратнее.
- Спасибо, – Кёнсу ожидал, что после положенной благодарности незнакомец пойдет своей дорогой, но он все так же продолжал стоять рядом, и это немного раздражало и пугало. – Эммм…
- Кажется, у вас нет зонта, – парень стал невероятно похож на кота с этим наклоном головы и прищуром глаз. – Вас проводить?
- Не нужно.
Кёнсу аккуратно обошел замершую фигуру и направился к автобусной остановке, однако парень, к его неудовольствию, пошел следом, продолжая укрывать своим зонтом от дождя; на его светлой куртке оседали грязные брызги из-под колес пролетающих мимо автомобилей. Не сказать, что Кёнсу не льстило такое внимание, тем более это мало чем походило на обычные попытки пикапа. Подобное поведение отчасти было даже милым, но все равно настораживало – слишком мало осталось в этом городе людей, готовых помочь просто так. Нужный автобус подошел внезапно быстро, не пришлось даже доставать сигареты, чтобы призвать особой магией всех курильщиков нужный номер транспорта к себе.
- Еще раз спасибо, – Кёнсу вновь взглянул в светлые глаза. – Но не нужно было.
Незнакомец улыбнулся, его лицо преобразилось, и стало понятно, что он совсем еще мальчишка. Мальчишка, в отличие от прошлых мимолетных ухажеров, ничего не требовал в ответ за свою услугу. Кёнсу неуверенно улыбнулся и протянул руку. Рукопожатие оказалось теплым и уверенным.
Уже заходя в салон автобуса, Кёнсу услышал робкий голос мальчишки.
- Я О Сехун.
Оставалось надеяться, что О Сехун не выбросит оставленную ему визитку с номером телефона.
Вторник пролетел как скоростной экспресс, за ним следовала муторная, как туманное утро, среда. Она закончилась посиделками все в том же баре в компании коллег, в состав которой входил и Бэкхён. Они давно научились игнорировать друг друга, но совместное нахождение в одном помещении на расстоянии менее одного метра напрягало сильнее, чем ночная прогулка по узким улицам района, полного криминальных личностей. Сехун так и не звонил. Значит, не судьба. Чондэ громко смеялся над шуткой Чанёля из PR-отдела, а Бэкхён лукаво оглядывал помещение зала и, кажется, предпочитал игнорировать Кёнсу. Это немного облегчало жизнь, тем более парень у барной стойки был весьма симпатичен и мил, когда Кёнсу брал пиво для всей компании. Возможно, у них могло что-то получиться, хотя не стоило надеяться на что-то серьезное, но Кёнсу хотел попробовать.
Зря он забыл учесть такой фактор как Бэкхён.
Пара-тройка минут на уборную – наглый коллега уже вился ужом, улыбался сладко-сладко и смеялся, прикрывая ладонью рот, а симпатичный парень завороженно смотрел на него, не отрывая взгляда. Кёнсу усмехнулся, подходя к Чондэ и предупреждая, что выйдет подышать сигаретным дымом наружу. Тот кивнул и неожиданно составил компанию.
Все это отдавало каким-то сюрреализмом и чувством дежа вю. Разве что дождь не лил как в ту пятницу. Телефон основной темой из фильма «Челюсти» предупредил о входящем смс.
******* кёнсу-хён ты не забыл зонт, вечером обещали дождь хх.хх.хххх
До Кёнсу У меня нет зонта, О Сехун, но спасибо за предупреждение. хх.хх.хххх
До Кёнсу Я постараюсь не забыть об этом. хх.хх.хххх
- Хэй, случилось то-то хорошее? Ты улыбаешься, – Чондэ пытливо заглянул в лицо.
- Можно сказать и так.
Кёнсу выдохнул в небо облачко дыма и кинул окурок в урну.
Сехун учился на последнем курсе журфака, варил кофе по утрам и утыкался Кёнсу между лопаток. Кёнсу же бесконечно умиляла любовь Сехуна к различного вида хипстерским очкам, серым кардиганам и выпускам журнала «Esquire». Их отношения развивались неспешно и совсем не походили на те идеально-одинаковые три месяца с Крисом. Сехун бывал капризным, ответственным, милым и веселым, а еще он пытался отучить Кёнсу курить. Чаще всего это превращалось в занимательный квест «кто окажется хитрожопее и перепрячет пачку лучше».
Сехун был бесконечно нежным, и хотя он не боялся сломать его, не обращался с Кёнсу как с хрупкой китайской вазой, все равно все его прикосновения отдавали болезненной привязанностью. Иногда Кёнсу думал, что в один прекрасный день Сехун запустит свои ладони ему под ребра в попытке еще теснее врасти в его организм. Кёнсу думал, что сможет позволить это Сехуну. Потому что в те редкие разы единения Сехун раскрывался и отдавал себя больше, чем кто бы то ни было.
Всё изменилось в один единственный неправильный понедельник (будь они неладны), разрушилось как карточный домик. Сехун приехал к нему на работу после пар, потому что у Кёнсу до сих пор не было зонта, а на Сеул вновь обрушились потоки воды, пропахшие бензином.
Кёнсу увидел высокую худую фигуру Сехуна под тем же большим зонтом с дельфинами еще на выходе из вестибюля. А еще он заметил заинтересованный взгляд Бэкхёна, и внутренности обожгло ледяным пламенем в предчувствии чего-то ужасного. Он схватил Сехуна под локоть и потянул к автобусной остановке, не говоря ни слова.
Маленькая прекрасная сказка превратилась в геенну огненную.
Кёнсу не боялся, что Бэкхён отнимет Сехуна, он уже привык к этому чувству униженности. Быть растоптанным для него было привычно. Но он до нервной дрожи в коленях боялся за самого Сехуна. За этот месяц счастья Кёнсу совсем забыл о существовании Бэкхёна, он даже внимания не обращал на его присутствие в офисе. А теперь его сводила с ума одна лишь мысль о том, что Сехун будет ввязан во всю эту муторную игру взаимных подколок и унижения. Он боялся, что, забрав Сехуна, Бэкхён разобьет его мальчику сердце, потому что как только Сехун перестанет принадлежать Кёнсу – его можно будет выкинуть.
Эмоции дошли до точки кипения, когда Сехун, в очередной раз спасая его от дождя, вежливо поклонился Бэкхёну. Вообще-то, он кланялся всем коллегам Кёнсу. Но только Бэкхён позволил себе потрепать Сехуна по волосам.
В новый понедельник нового месяца Кёнсу попросил Сехуна уйти, как когда-то в далекую пятницу он просил Криса. Так будет лучше для них обоих, объяснил он. «Так тебе не разобьют сердце», – прошептал он на ухо, обнимая Сехуна напоследок.
Мальчик лишь грустно улыбнуся, домыл посуду и аккуратно закрыл за собой дверь.
В этот вечер Кёнсу выкурил половину пачки самых дешевых и крепких сигарет в надежде, что его легкие превратятся в дым, и он замертво упадет на этом балконе.
Кажется, в этот вечер он разбил сердце себе и смешал его осколки с тем вонючим и грязным болотом, в которое его не раз окунали.
Черная гроза выходит одна на поле, Спорят между собой своя и чужая воля.
Душа импотентна без обыденной плоти, Но ее тоже колотит, когда моя любовь проходит...
Буквы и цифры расплывались перед глазами, сливались в серое непонятное нечто. Кёнсу устало потер переносицу, а потом и вовсе улегся на сложенные руки. В висках стучало, а еще утренний кофе мерзким колючим комком прокатился по горящему горлу. Его немного потряхивало, и руки дрожали как с перепоя. По спине неприятным липким холодом то и дело пробегали мурашки. Прогулки под дождем без зонта, а потом и под первым снегом в легком осеннем пальто без шарфа и шапки не прошли для Кёнсу даром. Он несколько раз просил отключить чертов кондиционер, пока не вспомнил, что тот сломался еще в конце августа.
На предложение Чондэ отправиться, наконец, домой и не мучить себя – все равно работоспособность на нуле – Кёнсу упрямо покачал головой, из-за чего офис перед глазами закружился своеобразной каруселью, а конечности налились противной слабостью. Он хотел отсидеть на работе до самого победного конца, но при попытке встать и дойти с коллегами до курилки пол ушел из-под ног, стены накренились, и ковровое покрытие стало неумолимо приближаться со скоростью истребителя. Голова взорвалась ослепительной болью, и наступила вязкая душная тьма.
В себя Кёнсу пришел в собственной квартире. Первая попытка отобразить хоть что-нибудь из произошедшего бездарно провалилась. При повторной он обнаружил рядом с собой незнакомого мужчину лет сорока и весьма обеспокоенного и недовольного Чондэ. Переутомление с запущенной формой ОРВИ, сказал врач. Кёнсу запретили выходить на работу как минимум недели две, порекомендовали сон, спокойствие и заботу, назначали кучу лекарств и прием во вторник. Вот только заботиться о нем было некому: у Чондэ свои заботы и ему не до больного друга, а Минсок недавно сломал ногу, ему самому нужен был покой и забота.
Врач, повторив свои рекомендации, спешно покинул обиталище Кёнсу, Чондэ же, к его чести лучшего друга, позволил себе ненадолго остаться – купил нужные лекарства, приготовил простой суп из курицы. Однако ему все же пришлось оставить Кёнсу одного, и тогда тяжелое одиночество вновь проникло сквозь окна, щели дверей, просочилось туманом сквозь стены, влилось под кожу и затопило провал в груди. Хотелось кататься по кровати и бессильно выть в подушки, срывая голос. Хотелось наконец-то позорно разреветься, да все не получалось. Хотелось позвонить Сехуну, объяснить, что все было ошибкой. Хотелось вернуть то тепло и заботу.
Кёнсу бездумно смотрел в потолок, напоминая шарнирную куклу, фарфоровую оболочку прежнего себя. По комнате вовсю гуляли тени, и даже утром, когда Кёнсу забылся мутным вязким сном, они не исчезли с потолка.
Всего лишь пять дней вынужденного заключения в собственном доме, а Кёнсу уже чувствовал, что медленно сходит с ума. Десять шагов из спальни на кухню, пять оттуда до туалета, и пятнадцать обратно до кровати. Даже заключенные в тюрьмах и то ходят больше. Чондэ заходил еще раз, заносил продукты и лекарства. Звонил Минсок, спрашивал о самочувствии и желал поскорее выздоравливать. А потом недовольно ворчал, что Лу Хань таскает его по дому на руках, как принцессу какую. Кёнсу в этом ворчании слышал бесконечную нежность. Он завидовал тому, что у Минсока есть Лу Хань. Хотя, по правде, он до сих пор боялся его, потому что когда Лу Хань только познакомился с его другом, то очень сильно напоминал помешанного. Но влюбленные всегда неотличимы от безумцев. И Минсок со своим парнем был безгранично счастлив.
Звонок в дверь отвлек его от увлекательнейшего занятия – приема разноцветных таблеток и порошков. Кёнсу, шатаясь и матерясь сквозь зубы, проковылял в коридор и приоткрыл входную дверь. За ней обнаружился незнакомый парень. В каштановых волосах блестел почти растаявший снег, карие глаза были насмешливо прищурены, а губы изгибались в какой-то обидной ухмылке.
- Привет, я Ким Чонин, и я друг Сехуна. Нам нужно поговорить, До Кёнсу хён.
Кёнсу молча готовил чай, пока Чонин с интересом осматривал его кухню. За спиной хмыкнули, и Кёнсу чуть не выронил тяжелую сахарницу из рук, когда его гость неожиданно громко отодвинул стул и сел.
- Ты все-таки заболел, Сехун же просил следить за своим здоровьем.
Кёнсу мог бы объяснить Чонину, что после разрыва с Сехуном ни о каком здоровье он и думать не мог. Когда вместо сердца образуется болото, а тишина давит на уши, становится как-то не до физического состояния. Кёнсу бы просто спятил, постарайся он жить как прежде.
Он молча поставил перед Чонином чашку с чаем, придвинул вазочку с каким-то печеньем и уселся напротив, ожидая предстоящего разговора. Чонин молчал, и, видимо, продолжать разговор не собирался. По крайней мере, не в этой жизни уж точно. Ожидание раздражало, а возрастающее напряжение так и подмывало сделать что-нибудь ненормальное, к примеру, швырнуть в этого парня сахарницу. Они и знакомы-то не были! И Сехун никогда не упоминал о своем лучшем друге. Или Кёнсу просто не слышал.
- Ты, – Кёнсу отхлебнул из своей чашки и с неприкрытым недовольством уставился на Чонина, – вроде бы хотел о чем-то пого...
- Он скучает по тебе. И беспокоится. – Чай попал не в то горло, и Кёнсу судорожно закашлялся. Чонин даже не пошевелился, чтобы помочь, а взгляд его из бездумного превратился в бездонный и злобный прищур. – А вообще, я хотел посмотреть на этого распрекрасного Кёнсу хёна. Ничего особенного.
«Ты посредственность», голосом Бэкхёна пронеслось в голове. Кёнсу стало невыносимо больно. Словно он сам вновь растаптывал свое сердце в пыль, раня голые ступни о горячие осколки. Вся та боль, ярость, ревность, весь тот ужас выползли из-за маски черной меланхолии и страдания. Кёнсу сам все разрушил. Собственными руками. И именно поэтому он ничего не мог ответить Чонину.
- Хотя, ты по-своему благородно поступил, знаешь, ну, постаравшись оградить Сехуна от всего этого дерьма, что там у тебя происходит, – Чонин вновь взял печенье из вазочки и начал вдумчиво жевать. – А... Он, кстати, просил передать. Вот.
Черный зонт. Черный зонт, завернутый в обычный яркий пакет. Сехун и вправду о нем беспокоился.
- Но навряд ли он тебе теперь понадобится, – насмешливо протянул гость. – Снег вторую неделю валит.
Чонин так и не допил чай и, похоже, собирался закончить свой визит. Кёнсу молча проводил его, устало привалившись к стене в прихожей. В его почти успокоившееся болото только что кинули булыжник, и грязная вода вонючей пеной вымывала тонкие фарфоровые стенки его оболочки. Сожаление и вина ломали его изнутри, как ломка наркомана.
- Ну, поправляйся, – Чонин натянул теплую куртку и засунул ладони, сжатые в кулаки, в карманы брюк. – И одевайся теплее.
Он ушел, а Кёнсу остался один в своей словно бы застывшей, вымороженной, квартире. Снова.
Во вторник врач дал ему от ворот поворот, то есть на работу его не отпустили, и быть заключенным в собственной квартире нужно было еще где-то неделю. Кёнсу шел домой в преотвратительном настроении, на работе хотя бы был Чондэ. Да и терпеть подколки и эти непонятные взгляды Бэкхёна было лучше, чем вариться в собственном соку. Сехун так и не ответил на смс с благодарностью, но Кёнсу и не надеялся, он прекрасно знал, что чувствовал сейчас уже не его мальчик, сам через такое прошел когда-то. Он не думал, что этот день будет каким-то особенным, но Чонин, сидящий под дверью его квартиры и прожигающий Кёнсу тем же глубоким злым взглядом, стал тем еще сюрпризом. Кёнсу без слов пропустил его вперед себя, примерно догадываясь, о чем будет разговор, он даже ждал его с каким-то мазохистским удовольствием – уж лучше такое общение, чем полный вакуум.
- Зачем ты отправил ему смс?
Кёнсу равнодушно пожал плечами и, не расшнуровывая, стянул ботинки.
- Это формальная благодарность, ничего сверхъестественного.
Кажется, произнеси он еще хоть слово, и Чонин его ударил бы. Разбил лицо в кровь, вдавил нос в череп, сломал челюсть, а выбитые зубы розоватыми от крови боками блестели бы на полу. Чонин лишь глубоко вздохнул и сжал кулаки крепче.
- А то, что ему больно будет, думал? Что твои смс...
- А вести себя как полное дерьмо и не поблагодарить человека, который даже после расставания беспокоится, лучше? – Кёнсу развернулся и выпустил пальто из рук. – Я не настолько труслив и жалок, чтобы не понимать, что причинил ему боль, но я не мог, понимаешь, не мог!
Они оба загнанно дышали, словно бы за эти пару минут перепалки успели и пробежаться, и набить друг другу лица. Кёнсу устало потер висок, прилив дикой мигрени накатывал волной. Его ожидал прекрасный день – кровать, плед, зеленый чай и много, очень много обезболивающего.
- Давай, – в глазах Чонина вдруг что-то поменялось; злая жестокая бездна не пропала, но в ней появилось что-то новое, пугающее и манящее. – Давай встречаться, Кёнсу хён.
- Ты спятил? – Кёнсу захлебнулся смехом, а потом и вовсе закашлялся, сгибаясь пополам и упираясь в стену. – Идиотская шутка. Спасибо. Порадовал.
- Я не шучу. Я серьезен. Очень. И пока я встречаюсь с тобой, я ни на кого не посмотрю, для меня в это время ты будешь единственным во всем мире. Ты для меня будешь миром. Никаких измен. Никаких недомолвок. Абсолютная честность с обеих сторон.
Кёнсу замер, то злое во взгляде Чонина завораживало, еще больше очаровывала его твердость и уверенность, до дрожи пробирало, до подрагивания в пальцах.
- И зачем тебе это, – во рту внезапно все пересохло, как перед прыжком в воду с отвесной скалы. Когда-то в детстве, еще будучи школьниками, приятели Кёнсу развлекались таким образом. Они даже затащили его на самый верх – вот только Кёнсу так и не решился на прыжок. – Какая тебе от этого будет польза?
- Мне Сехун рассказывал. Про тебя и этого Бэкхёна. Про ваш с ним якобы спор. Я помогу тебе. И больше никто не пострадает. И боли ты больше никому не причинишь.
Время замерло плотной массой, не желе даже, а густой сироп. Кёнсу чувствовал, как слабость подступила к горлу тошнотой. Это будет величайшей его ошибкой, он уже сейчас это осознавал. Но бездна, как в детстве, манила в свои объятия. И в этот раз Кёнсу решился.
- Хорошо, договорились.
Темные жестокие воды накрыли его с головой.
Крик погас в окне дома. Мир без "нас" – тупик, кома.
And I wanna kiss you, make you feel alright, I'm just so tired to share my nights.
Хоть они и начали встречаться, Чонин все же не переехал к нему. Для Кёнсу это было странно и непривычно, даже неприятно, наверное. Но это было желание Чонина, и не оставалось ничего иного, как просто отдать ему ключи от дома, которые тот принял с ослепительной улыбкой. Она тоже раздражала Кёнсу. Чонин вообще кардинально отличался от всех, с кем он встречался до этого. Он был младше. Но, Сехун тоже был младше. Университет не закончил, но зато имел сертификат из школы бариста и уже долгое время работал в одном из жутко популярных кафе где-то в районе Курогу. И, как понял Кёнсу, он не только варил кофе, но еще и подрабатывал официантом, когда не хватало рабочих рук, а посетителей было слишком много.
Чонин был непостоянным, похожим на степной ветер. Он, словно кот, приходил, когда этого хотел, и исчезал так же внезапно. Посылал в Kakao Talk странные сообщения, и невозможно было понять, имел ли он в виду то, что писал, или же в словах крылся тайный смысл. Кёнсу это злило, веселило, а иногда он как девочка-школьница хихикал в клавиатуру, вызывая недоумение на лице Чондэ. В общем, Чонин выводил его из привычного состояния спокойствия.
Еще страннее были их свидания. Они, как и многие обычные парочки, ходили в различные кафешки, хотя чаще это были банальный Macdonald’s или KFC, пару раз были в кино, даже океанариум посещали. Но Кёнсу все равно ощущал некую пластмассовость отношений. Они были ненастоящими. Привет Барби, я Кен, давай встречаться, и все в таком же духе. Хотя, с его стороны эгоистично было ожидать чего-то настоящего от Чонина, с самого начала их отношения были просто фарсом и ничем более. Но ощущать себе куском бездушного пластика без первичных половых признаков было все равно неприятно и обидно. Словно он действительно не мог вызвать никаких чувств – только пустое равнодушие. Больнее всего по самолюбию било то, что они с Чонином ни разу не целовались.
В чем-то эта пятница была особенной для Кёнсу – Чонин впервые встречал его с работы, в этот день Чонин впервые встретил Бэкхёна. Кёнсу было немного страшно, но по большей части любопытно: а вспыхнет ли заинтересованность в глазах Чонина? Сам Кёнсу, хоть былая влюбленность и прошла, всё равно понимал, почему люди, впервые взглянув на Бэкхёна, начинают испытывать влечение. Тот не был особо высоким и сильным, скорее хрупким. Но Бэкхён – это уверенность, любовь к самому себе, красивая матово-бледная кожа, хитрый прищур чуть подведенных глаз, аккуратные пальцы пианиста, модная стрижка и вкус в одежде. О, Бэкхён умел преподнести себя с наилучшей стороны. Встреча была знаменательной и чем-то похожей на цирковое представление, или же одну из вариаций комедии дель арте, где Кёнсу самому себе представлялся грустным незаметным Пьеро, Чонин был умным и смелым Бригеллой, а Бэкхён – коварной Коломбиной.
Бэкхён улыбнулся, когда увидел Чонина, под кокетливым взмахом ресниц пряталось любопытство. На попытку завести знакомство, Чонин заулыбался не менее ослепительно... Кёнсу. Протянутая рука Бэкхёна была проигнорирована, а слова приветствия замерли на губах. Кёнсу видел это, и смеялся в плечо обнявшего его парня. Это было забавно, растерянность давнего недруга, противника, да Господи Боже, врага, смешила до нельзя, но оставляла едкий осадок, потому что всё равно вся эта маленькая победа не была настоящей. Чонин к нему ничего не чувствовал.
В этот раз снова был поход в кино на недавно вышедшие «Голодные игры». Кёнсу не видел первого фильма, поэтому второй его мало нтересовал. Гораздо больше волновал последний ряд – места для поцелуев. Кёнсу предвкушал, от волнения дрожали пальцы. А Ким Чонин бессовестно и увлеченно смотрел на экран. Он чуть шевелил своими полными губами, наверняка едва слышно комментировал происходящее, хмурился, из-за чего на высоком лбу возникали едва заметные морщинки, а в скрытых тенями глазах наверняка мелькали эмоции. Четко очерченный подбородок, большие сухие ладони, разворот плеч и длинные ноги, Ким Чонин был идеальным, и Кёнсу ненавидел его за это, как и собственное желание целоваться. Нет, эта потребность никак не была связана с романтическими чувствами, простая потребность в ласке и прикосновениях. Он не сразу сообразил, что Чонин отвлекся от фильма, глядя на него. А потом Чонин улыбнулся, его глаза блестели в отсветах экрана. Губы Кёнсу начало покалывать, но гадкий Ким Чонин вновь обратил свое внимание на фильм, так и не сделав ничего.
Кёнсу переминался с ноги на ногу, а Чонин улыбался ему, и впервые Кёнсу чувствовал себя маленьким. Не низким, нет, маленьким. Нерешительность талой водой растекалась по венам, от нее немели ноги, руки, губы и, кажется, мозги. Пригласить Чонина после свидания на чашечку чая – было бы слишком очевидно и пошло, но бездействие и показное целомудрие убивали, и хотелось, наконец, хоть какого-то продвижения. Кёнсу смотрел в глаза Чонина и не видел там даже привычной злой бездны, Кёнсу не мог понять ничего, он с места не мог двинуться. А Чонин просто подошел, положил свою большую ладонь на затылок, взлохмачивая идеально уложенные волосы, и поцеловал. Кёнсу отстраненно подумал, что при таких ладонях, кулак Чонина долен быть размером с его лицо, а потом Чонин прикусил его нижнюю губу, и мыслей не осталось совсем. У Кёнсу перехватило дыхание, хоть он и думал раньше, что это все глупые россказни маленьких девочек – мол, при поцелуе невозможно дышать; он был уверен, что главное – опыт и техника, но все равно, от того, насколько Чонин был напорист, нежен, яростен, Кёнсу не мог вздохнуть. Он не представлял, как в Чонине умещаются эти две крайности, словно он одновременно любил и ненавидел Кёнсу. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, Кёнсу загнанно дышал и упирался ладонями Чонину в плечи, а тот поглаживал его щеку.
- Кёнсу, – цепкие пальцы приподняли лицо за подбородок, и он увидел в глазах Чонина откровенное веселье. – Если хочешь целоваться – не думай и целуй, не я один должен проявлять инициативу.
Чонин исчез в вечерних сумерках, как в той поговорке, где ночью все кошки серы. А Кёнсу провожал его взглядом и мерз около подъезда собственного дома. Возможно, сегодня они перешагнули какую-то границу, это как найти на стекле ту единственную точку, от которой все рассыплется мелкой крошкой и не вернется обратно.
Все выходные Чонин не появлялся и ничем не выдавал своего присутствия: ни смс, ни сообщений в мессенджере, ничего. Кёнсу это немного беспокоило, но он воспринимал это, как шанс все обдумать. Хотя и написал Чонину, на всякий случай: «Ты там случайно не помер, придурок?»
Чонин появился в девять вечера в понедельник, жутко голодный. Кёнсу ничего не мог ему сказать, был вариант выставить парня за дверь, но это было бы неэтично. Кёнсу пришлось кормить его остатками ужина, а потом Чонин оккупировал душ, и Кёнсу ничего не осталось, кроме как лечь с книгой в руках. Голодные игры, надо же знать, что всех так привлекает в этом фильме. Чонин появился на пороге спальни где-то через полчаса в одном полотенце на бедрах и –вау-какой-у-нас-пресс- Кёнсу оторвался от чтения, приподнимая одну бровь.
- И что это все значит?
- Это значит, – Чонин подошёл к кровати и выхватил книгу из рук, – что ты мне не выдал одежды, хён.
От этого «хён» Кёнсу завелся больше, чем от полуголого Чонина в целом. У него пересохло во рту, когда тот наклонился ближе и поцеловал. Книга с глухим стуком упала на пол.
У Чонина не было никакого чувства стеснения, и его, по-видимому, совсем не волновало, что полотенце с бедер сползло куда-то в район ступней, а сам Кёнсу был еще одет. Чонин провел языком по его шее, а руками задрал футболку и ласкал мягкий живот. Кёнсу в отместку укусил его плечо. Чонин смеялся, Чонин шептал ему: «Раздевайся, принцесса», – от чего Кёнсу вспыхнул как спичка и попытался пнуть Чонина в живот. Тот ловко перехватил его ногу и поцеловал сначала взъем стопы, а потом нежную кожу под коленкой.
Кёнсу еще никогда не было так неловко.
У Чонина умелые пухлые губы, и когда они так пошло, так прекрасно растянулись вокруг его члена в идеальной букве «О», Кёнсу готов был тут же кончить. Но его удержали за бедра и не позволили толкаться. Чонин умел мучить, и Кёнсу чувствовал себя жертвенным ягнёнком на алтаре языческому божку.
Между лопаток Чонина скапливался пот и Кёнсу нестерпимо хотелось слизнуть его, что он и сделал, прежде чем любовник подхватил его и поставил на колени.
После долгого отсутствия секса проникновение причиняло небольшую боль, но Кёнсу с удивлением понял, что это в большей мере приносит удовольствие, чем дискомфорт. Он позволял Чонину делать с собой все, что бы тот ни пожелал. Вскрикивал на особо сильных толчках, кусал губы и что-то, сам не понимая что, шептал, словно в бреду.
И когда Чонин до боли стиснул его бедро одной рукой и просто на просто остановился, а другой схватил за волосы и шептал на ухо, шептал, как Сехуну было больно, как тот страдал без Кёнсу, без его прикосновений, без доброты, без его улыбок, то Кёнсу понимял, что это - своего рода месть. Кёнсу почувствовал, как по его лицу потекли слезы и кончил, уткнувшись лицом в подушку. До смешного пошло и банально.
Чонин нежно вытер его мокрым полотенцем, а потом бездумно посмотрел в лицо.
- Не считай это местью, я просто возвращал тебе обратно то, что дал мне мой друг, - Кёнсу молчал, его немного потряхивало, но на душе необъяснимо становилось легче, эта грубость граничащая с насилием, оказывается, была ему нужна. – Ты хороший, Кёнсу, но ты идиот.
Чонин поцеловал его в основание шеи, а потом обнимял так, что не вырваться. Кёнсу устало закрыл глаза. В эту ночь он впервые спал, обнявшись с кем-то.
And I wanna cry I wanna learn to love, But all my tears have been used up.
Моя прекрасная команда выложила прекраснейший по своей сути перевод Чудесные Лео и Хонбин. Читайте, комментируйте и голосуйте. Мы будем очень рады и благодарны вам.
Ребята, меня поломало, мне, в общем, как-то... я не знаю, ни хорошо, ни плохо, у меня такю реакцию вызывает только Трандуиль Лихолеский, ннннно панимаете, я не шиппер крисёлей у меня у них ваще суровое соулмэйт бро и мужская дружба и но ЧТО ЭТИ ИРОДЫ ДЕЛАЮТ ПАКЧАНЁЛЬ ПОРКЕ ДОКОЛЕ ДОКОЛЕ ВАЙ СОУ ПАКЕТИК *утер слезы, выкинул стол, ноутбук, выдернул интернет розетку и жует медведя* ЭТИ НОГИ О НОГИ НОГИ НОГИ НОГИ И ЛИЦО ИФАНЯ: НУ НЕ ПРИ ЛЮДЯХ ЖЕ, И НЕ ТОГДА, КОГДА Я ЕМ
зачем жить /дышать/есть/спать/работать/гладиолус когда Пак Чанёль и его ноги? я в общем как-то да
Дорогая лента, поздравлю с Новым Годом заранее, потому что не знаю, смогу ди подойти к компу потом. Вы все у меня черрррррезвычайно и экстрррримально прекрасные. Люблю вас безумно. Желаю в 2014 всего всего всего лучшего. Пускай ваши мечты сбываются Любви и добра вам!
ну и если кто захочет поздравить (лол) +79089133268
Приехала домой, хотя приехала - это мало сказано, потому что я лягушка-путешественница Так вот. Забрали с дядей папин музыкальный центр, который он купил на работу, хотя мы предварительно поездили по керамическому, чуваки, те кто живет в ЕКБ или собирается, не ходите на керамику без карты и GPS навигатора, потому что тот, кто застраивал район - реально упоротый, улицы там расположены явно не по евклидовой геометрии а благодаря альтернативной логике, потому что: представьте себе прямую линию, разделите ее пополам - половина этой линии односторонняя дорога, вторая двусторонняя Заезжали в Заречный хз зачем, по ходу за спиртом к тёте на работу. Она, к слову, оказывается работает патологоанатомом Домой приехала счастливая и уставшая. ЗАТО ПОТИСКАЛА СВОЮ ДОЛГОЖДАННУЮ VOODOO DOLL единственное, что печалит, я так и не попал на день рождения к Шину, и не увидела на последок Рокси :< Скорее бы 3-е число, я увижу Жейби и Деде
Что делать, если с камбэка группы VIXX прошло уже больше месяца, а бедного Альбатросика в пёрышки, в хомяков, в дрова, на флаг британский рвет. Вот смотрю я на них на всех и понимаю, что все, конец. То есть, я даже готова не шиперить никого в этой группе, я готова просто смотреть на них, просто слушать, видеть как им нравится, что они делают. (Нет, я не про тот кавер на SNSD, где у Лео перекашивало лицо) Но НО НО Это взаимодействие. Как синхронили Рави и Хонбин. Или Кен и Хагён. И Лео. Чон Тэгун. СТАХП ПЛИЗ ТАКИМ БЫТЬ. Серьезно, я могу вечно смотреть на этого человека. И, и я вижу, что ему действительно нравится ПЕТЬ. И вот его линия шеи, подбородка, его эмоции. Эти неловкие движение и отбивание ритма или чего там. Или как он тащится от партии Хонбина. Все. Все. Конец. Прощай мозг. Прощай Альбатросик. СГОРЕЛО ВСЕ. Сейчас вот сижу слушаю его соло с концерта, и эти эмоции в голосе И НАТУРАЛЬНО РЕВУ КАК СКОТИНА.
спала 10 часов @ не выспалась да блд Мне кажется, что я высплюсь только если лягу и пролежу недели две на кровати под одеялком. Зато! Вчера отлично погуляли с Рокси по МЕГе. Купила себе платье
Через два часа у Альбатросика последний экзамен в этом году. Следующий будет только 21 фянваря, пожелайте Альбатросику удачи.